Хотел бы опубликовать отрывок из книги С. Э. Шноля  "герои и злодеи российской науки" касающтйся М. С. Цвета. Хотя автор имеет субьективный взгляд на события тех лет, он тем не менее передает часть истории связанной с эти человеком.
Когдаговорят о ситуации в России до 1917 года, о том, что при нормальном
эволюционном развитии, при сохранении интеллектуального потенциала страны,
уничтоженного большевиками, мы пришли бы к процветанию, важно не идеализировать
историю. В предыдущих очерках я пытался показать, сколь далеки от совершенства
были условия интеллектуальной жизни в России в начале века. Требовались
коренные реформы школьного и высшего образования, совсем иная организация
научных исследований, всей «научной жизни». Все это только начало налаживаться
перед первой мировой, войной. Именно война стала катастрофой, погубившей
Россию. Она сделала возможной Октябрьскую революцию. Она — первопричина
несчастий страны, власти большевиков, гибели миллионов людей, разрушения интеллектуально-нравственного
потенциала. Жизнь Михаила Семеновича Цвета пришлась как раз на последний
предреволюционный период, на трудные для науки годы конца XIX — начала XX века.
Наиболее важные свои результаты он получил незадолго до начала войны. И вместо
славы и общего признания умер от болезней и голода во время послереволюционной
разрухи и террора. А если бы... Так многое в XX веке обязано открытому Цветом
методу хроматографического анализа. Так много выдающихся I1 следователей
обязаны ему своими успехами. Так часто эти успехи отмечались Нобелевскими
премиями... Трагична биография М.Цвета — она отражает трагическую судьбу России
нашего времени. В самом деле, использование принципа хроматографического
разделения веществ — основа большинства достижений в науке и технике XX века.
На этом принципе основаны анализы аминокислотной и нуклеотидной последовательностей
в белках и нуклеиновых кислотах, выделение и очистка М.С.ЦВЕТ. ОТКРЫТИЕ
ХРОМАТОГРАФИИ антибиотиков и множества других веществ. На этом же принципе
основано разделение изотопов и. следовательно, создание ядерного оружия и
атомных электростанций. Этот принцип лежит в основе множества разнообразных
методов хроматографического и электрофоретического анализа. Однако все это
множество основано на общей, очень простой идее. Это, в сущности, идея
геометрической прогрессии. Допустим, имеются два вещества, очень близкие по всем
своим свойствам. Ни осаждением, ни экстракцией, ни адсорбцией их не удается
разделить в заметной степени. Пусть одно вещество адсорбируется на поверхности,
например, карбоната кальция, т.е. мела, всего на 1% менее прочно, чем другое.
Иными словами, его концентрация на адсорбенте составит 0,99 от содержания
первого. Обработаем адсорбент каким-либо растворителем так, чтобы произошла десорбция
— элюция и оба вещества перешли бы с адсорбента в растворитель, и перенесем
этот получившийся раствор на свежую порцию адсорбента. От 0,99 доли первого вещества
снова адсорбируется 0,99x0,99 = 0,98 исходного количества. Еще раз проведем
элюцию и снова адсорбцию — теперь первое вещество составит 0,98x0,99 = 0.97 от содержания
второго. Чтобы содержание первого вещества на очередной порции адсорбента
составило всего 1% от содержания второго, потребуется повторить цикл адсорбции
—элюции около 200 раз @.99" = 0,01, п = примерно 200). Идея многократной
«пере-адсорбции» для разделения веществ может быть модифицирована в
многократное «перераспределение» смеси веществ в системе несмешивающихся растворителей
— распределительная •хроматография. Та же идея находится в основе современных «Методов
электрофореза», когда смесь веществ движется с разной скоростью электрическом
поле по различным адсорбентам. Тот же принцип используется при разделении
изотопов при диффузии через множество пористых перегородок. Эта идея давно получила
физическое и математическое обоснование. Здесь же меня интересуют не столько
тонкие проблемы приоритета, сколько механика восприятия научным сообществом
нового знания и особенно личности пионеров, их судьбы, их зависимость от «места
и времени», истоки движения мысли.

. Вообразитесебя в довольно большой и почти пустой комнате с железной кроватью в углу.
Осень. Холодно. Сумрачно. Который дань идет: дождь, и протекает крыша. В противоположном
углу по потолку медленно расползается мокрое пятно, капли падают в
подставленное ведро. Жаловаться квартирной хозяйке нельзя — все равно денег на
уплату долга нет. Остается разглядывать образующиеся на потолке странные узоры.
А если разглядывать внимательно — видны замечательные вещи: узоры состоят из
красивых, довольно ярких колец сине-зеленого (купорос?), коричневого (ржавчина
с крыши?), розового (старая краска?). Полосы разной окраски четко отделены друг
от друга и образуют причудливые фигуры. Теперь такое трудно увидеть. Новые технологии
— бетонные перекрытия, непротекающие крыши, синтетические материалы, никакой
штукатурки и купороса. А когда-то... Кто первый увидел подобные
«хроматограммы»? В XIX веке чрезвычайное интеллектуальное удовлетворение
доставляло обнаружение смысла зеленой окраски растений. «Оказывается, растения
поглощают свет и поглощенную энергию используют для синтеза питательных
веществ!» Нужно было выделить и очистить пигменты зеленого листа — хлорофиллы.
А они так близки по свойствам, что разделить их не удавалось. Кроме того, в
листьях есть и другие очень яркие пигменты —каротиноиды. Каротиноиды создают краски
осени — желтые, оранжевые, багровые листья. Но до осени, пока хлорофиллы не
разрушатся, отделить их от каротиноидов также было трудно. М.С.Цвет бился над
задачей разделения пигментов зеленого листа. Он взял стеклянную трубку,
наполнил ее порошком мела и на верхний слой налил немного спиртового экстракта
листьев. Экстракт был буро-зеленого цвета, и такого же цвета стал верхний слой
меловой колонки. Затем Цвет начал по каплям лить сверху в трубку с мелом чистый
спирт. Капля за каплей очередная порция растворителя элюировала пигменты с
крупинок мела, передвигаясь вниз по трубке. Там свежие крупинки мела
адсорбировали пигменты и в свою очередь отдавали их новым порциям растворителя.
В силу несколько разной прочности адсорбции (легкости элюции) разные пигменты
двигались по меловой колонке, увлекаемые подвижным растворителем, с разной
скоростью и образовывали однородные окрашенные полосы чистых веществ в столбике
мела. Это было прекрасно. Ярко-зеленая полоса, полоса чуть желтее зеленого —
это два вида хлорофиллов и яркая желто-оранжевая полоса каротиноидов. Цвет назвал
эту картину хроматограммой. (Трудно удержаться от улыбки: Цвет — хромое,
хроматограмма — цветограмма.) Была решена ранее казавшаяся неразрешимой задача.
Метод был так странно прост, так не похож на громоздкие, требовавшие большого
числа реактивов, сложные процедуры, применяемые его предшественниками и современниками,
что большая часть современников или не восприняла это удивительное открытие,
или, что еще печальнее, резко восстала против его автора. Молчание длилось
почти 20 лет.

И непотому, что русский язык был непонятен большинству исследователей — М.С.Цвет
публиковал свои основные работы на русском, французском и немецком языках. В
чем же дело? Почему так произошло? Совсем ли остались незамеченными работы
Цвета? Не совсем. В таинственной жизни науки часто новые идеи надолго уходят
«под поверхность», живут подспудно. За это время они проникают в головы и работы
разных людей и вдруг в разных обличьях появляются «одновременно и независимо» в
статьях разных авторов. За разделением веществ «при протекающей крыше» наблюдали
много раз до Цвета — у него было немало предшественников [1 — 10]. Почему
именно ему удалось превратить эти наблюдения и множество более ранних попыток в
могучий современный метод разделения веществ? Попробуем найти ответ в его
судьбе. Михаил Семенович Цвет родился в 1872 году в городе Асти в Италии. Его
мать, Мария де Дороцца — итальянка, умерла вскоре после рождения сына. Отец,
Семен Николаевич Цвет, родом из русской купеческой семьи, стал крупным
чиновником и известным в кругу интеллигенции человеком, писал труды на
литературные и экономические темы, был близко знаком с И.С.Тургеневым, П.В.Анненковым,
К.Д.Кавелиным, В.Гюго, А.И.Герценом. Роману Тургенева «Отцы и дети» посвятил
брошюру" «К истории русского нигилизма». Детство и юность Цвета прошли в
безмятежной Швейцарии. Он окончил Женевскую гимназию в 1891 году и сразу поступил
на физико-математический факультет Женевского университета. Наибольшее влияние
в то время на него оказали ботаники Р.Шода и Ж.М.А.Тюри. Как раз в 91-м Шода
начал изучение живых хлоропласте в у различных растений. В 93-м Цвет — бакалавр
физических и естественных наук. Он решил посвятить себя изучению растений.
Решениепонятное — женевская ботаническая школа известна во всем мире. Ее славу
составляют выдающиеся имена: Ш.Бонне, Ж.Сенебье, Т.Н.Сосюра. Еще в середине XIX
века бюсты этих великих людей были установлены перед главной теплицей
Женевского ботанического сада. На весь мир прославлена династия швейцарских
ботаников Декандолей: Огюстен Пирам, .Альфонс. Казимир, Огюстен и Раймонд. В
декабре 1895 года Семен Николаевич Цвет был отозван в Россию в связи с
назначением на должность управляющего Таврической (Симферопольской) казенной
палатой. Сын еще оставался в Швейцарии. 18 июля 1896 года он отослал в Женеву
окончательный вариант своей диссертации, которая называлась «Исследование
физиологии клетки. Материалы к познанию движения протоплазмы, плазматических
мембран и хлоропластов». В октябре получил диплом доктора естественных наук
Женевского университета, а в декабре уже был в Петербурге. Он знал, что без
ученой степени не может претендовать на должность преподавателя, но не знал,
что ученая степень Женевского университета не признается в России.

Итак,Цвет «вернулся на родину отцов». Зачем он сменил Швейцарию на Россию?
Рационального ответа на этот вопрос нет. Своим «возвращением» он как бы
разделил собственную жизнь на две практически равные по времени и противоположные
по «окраске» половины: одну светлую — первые 24 года в Швейцарии, другую темную
— оставшиеся 23 года до ранней смерти в 1919 году в России. Но именно в России
он сделал свое выдающееся открытие. Вот первое впечатление от России: «Я пришел
к выводу, очень печальному и обескураживающему. В течение тех шести с лишним
месяцев, что я в России, я тщетно пытаюсь заставить себя почувствовать, что в
моей груди бьется русское сердце! Я пересек всю Россию. Я посетил Москву,
святой город, и мои глаза а уши были широко открыты... Ничто не дрогнуло, ничто
не отозвалось во мне. На своей родине я чувствовал себя иностранцем. И это
чувство меня глубоко и отчаянно удручает... Теперь мне жаль, что я покинул
Европу...».Потом настроение изменилось. Цвет познакомился с замечательными
людьми и выдающимися исследователями. Был вдохновлен их идеями и достижениями.
Однако всю оставшуюся жизнь прожил в стесненных материальных условиях, под
давлением обстоятельств. И умер от болезней и голода, не признанный
современниками, во время послевоенной и послереволюционной разрухи в 1919 году
в Воронеже, и могила его неизвестна. Что он успел бы сделать, оставшись в
Швейцарии? Или действительна есть «нечто неподвластное уму» в российской жизни?
Если бы мы могли ставить опыты со своей жизнью: первый опыт не удался — изменим
условия, поставим другой... Другой, но тоже неповторимый и единственный ставят,
учитывая наш, другие. В самом деле учитывают? В Петербурге Михаил Семенович
познакомился с выдающимися ботаниками-физиологами растений — И.П.Бородиным.
А.С.Фаминцыным, М.С.Ворониным, А. Н.Бекетовым. Как была организована наука в
России в то время? Академик Фаминцын имел лабораторию анатомии и физиологии растений.
где было всего два сотрудника! Он сам и лаборант-ассистент. Но кроме штатных
сотрудников в лаборатории работали (не получая зарплаты!) многие замечательные
люди: Д.И.Ивановский (читатели, надеюсь, знают, что именно он открыл вирусы),
В.ВЛепешкин (исследовал общие свойства протоплазмы), В.В.Половцов (изучал
дыхание растений). Сам Фаминцын исследовал природу хлоропластов. биологию лишайников,
занимался проблемами^-симбиоза. Это было блестящее общество оригинальных,
богатых идеями мыслителей и умелых экспериментаторов. Цвет продолжил здесь начатое
в Женеве изучение хлоропластов. Большое значение имели для него собрания ботанического
общества «Маленьких ботаников», которые проходили каждую неделю в доме у
Бекетова, Воронина или в лаборатории Фаминцына. Такие собрания — обсуждения
научных, да и любых других проблем за ужином, в непринужденной обстановке —
создавали и до сих пор создают в дружеских кругах российской интеллигенции тот
особый климат, особое состояние души, которое помогает преодолевать «холод жизни»,
и остаются на всю жизнь, как бесценные воспоминания. Однако нужно было найти
оплачиваемое место работы. Оказалось, что степень доктора Женевского
университета в России не признается. Ее не приравнивали даже к степени магистра.
Многие месяцы поисков работы — скольким знакомо это тягостное состояние.
Временами оно казалось беспросветным, и он думал о возвращении в Европу. Для преподавания,
а тем самым и для научных занятий надо было заново, уже в России, защитить
магистерскую диссертацию. Цвету чрезвычайно повезло.

Онпознакомился с Петром Францевичем Лесгафтом — замечательным человеком, врачом,
анатомом и выдающимся педагогом, о котором хотелось бы написать отдельный
очерк. Как и другие его современники, Лесгафт сформировался в особой атмосфере свободы
после отмены крепостного права в России, в годы особого отношения к просвещению
и науке. Интеллектуальное влияние Лесгафта на Цвета, по-видимому, было очень
сильным. Михаил Семенович слушал блестящие лекции Лесгафта, а потом начал
работать в только что построенной (на деньги И.М.Сибирякова) специально для
Лесгафта Биологической лаборатории. Здесь, наряду с лекциями и практическими
занятиями со слушателями курсов Лесгафта Цвет продолжил свои исследования хлоропластов,
готовясь в то же время к новым магистерским экзаменам и к защите диссертации. Экзамены
он сдал в 1899-м, а 19 апреля 1900 года выступил с докладом «О природе
хлороглобина» на заседании ботанического отделения Санкт-Петербургского общества
естествоиспытателей и был принят в действительные члены этого общества.
Магистерскую диссертацию он защитил в Казанском университете 23 сентября 1901
года. Начала как-то налаживаться жизнь... Но 4 марта 1901 года в Петербурге, на
площади перед Казанским собором прошла бурная демонстрация студентов — они
протестовали против отдачи в солдаты в Киеве и других городах в наказание за участие
в «беспорядках». Полиция и казаки, как обычно в то время, зверски расправились
со студентами. Лесгафт был свидетелем этой расправы и, как позднее Н.К.Кольцов,
выступил с протестом, организовав подписи 99 профессоров и литераторов. После
нескольких обысков Лесгафта выслали из Петербурга в Финляндию, и Биологическая
лаборатория практически прекратила работу. Цвет был вынужден искать новое место
работы. ноября 1901 года он по конкурсу прошел на должность ассистента кафедры
анатомии и физиологии растений в Варшавском университете. Кафедру возглавлял
уже упоминавшийся Д.И. Ивановский. Перед отъездом в Варшаву, 30 декабря, в
Санкт-Петербурге на XI съезде естествоиспытателей и врачей Цвет сделал доклад
«Методы и задачи физиологического исследования хлорофилла», в котором впервые
сообщил о методе адсорбционной хроматографии. Таким образом, метод хроматографии
был открыт и разработан во время работы М.С.Цветаев лабораториях Фаминцына и
Лесгафта, во время интенсивного дружеского общения с выдающимися деятелями
российской науки и просвещения. В биографии Цвета период его жизни и работы в Варшаве
назван «вершиной творчества». И это верно. С января 1902 по июнь 1915 года —
интенсивная и плодотворная жизнь в Варшаве. Но восхождение на вершину зависит от
множества условий. Для Цвета — это годы в Швейцарии, общение с ботаниками и
Женевского, и Петербургского университетов, с Ивановским, Бородиным, Бекетовым,
Фаминцыным, Лесгафтом. Даже этот неполный список показывает, каков был
потенциал российской науки того времени. Цвет сосредоточился на
совершенствовании хроматографического метода и на его применении для разделения
пигментов зеленого листа. 8 марта 1903 года на заседании ботанического
отделения Варшавского общества естествоиспытателей Цвет делает доклад «О новой
категорииадсорбционных явлений и о применении их к биохимическому анализу», где
впервые обстоятельно излагает принцип своего метода адсорбционного анализа. Польша
— это уже Европа. Почти каждое лето Цвет бывает в разных университетах
Германии, а позже в Париже, Амстердаме и других городах.

Правда,думаю, почести эти в значительной степени вызваны его безоговорочной поддержкой
власти большевиков. Он стал безусловным, «канонизированным» авторитетом после
того, как послал Ленину свою книгу «Наука и демократия» с дарственной надписью
и получил в ответ письмо с благодарностью за «...книгу и добрые слова. Я был
прямо в восторге, читая Ваши замечания против буржуазии и за Советскую власть».
Письмо Ленина пришло 27 апреля 1920 года, а 28 апреля Тимирязев скончался. Всю
жизнь Тимирязев занимался хлорофиллом. А когда в 1910 году в Варшаве вышла
книга Цвета о результатах исследований хлорофиллов с помощью открытого им хроматографического
метода, Тимирязев откликнулся лишь злой филиппикой о якобы умышленном искажении
его приоритета [12]. И ни слова о новом методе. Варшавский политехнический был
эвакуирован сначала в Москву, а потом в Нижний Новгород. В Нижнем Новгороде Цвет
читал лекции по ботанике для студентов разных специальностей, занимался
общественной деятельностью, но для научной работы условий не было. В это время
очень ухудшилось здоровье. Он нуждался в серьезном лечении. Цвет подал заявление
на участие в конкурсе и 24 марта 1917 года был избран ординарным профессором
Юрьевского (потом он стал Дерптским, а теперь Тартусским) университета. В
сентябре 1917 года он приехал в Юрьев и начал работу в университете. Шла война.
Немецкие войска наступали. Было принято решение эвакуировать Юрьевский
университет в центр России, в Воронеж. Но войска заняли город так быстро, что
эвакуация оказалась невозможной. Немецкое оккупационное руководство приказало прекратить
преподавание на русском языке и перейти на немецкий. Ректору и русским
профессорам предлагалось «добровольно покинуть Лифляндию». 31 августа 1918
семья Цветов эвакуировалась из Юрьева и 7 сентября прибыла в Воронеж. Дорога оказалась
очень трудной, к тому же квартира в Воронеже находилась далеко от университета.
У Михаила Семеновича развивалась все более сильная сердечная недостаточность. После
войн и революций, в период разрухи, голода, холода по инициативе М.Горького для
спасения интеллектуальной элиты страны была создана «Центральная комиссия по
улучшению быта ученых» (ЦКБУ). Комиссия определяла, кому следует выделить
продовольственный паек и дрова, а кому — нет. Та же легенда утверждает, что
против выдачи пайка М.С.Цвету возразил Тимирязев — он не счел Цвета важным для
государства. В Воронеже, тяжело больной, без пайка... Однако он пытался думать
о будущем — 7 октября 1918 года представил докладную записку об организации ботанической
кафедры во вновь формирующемся Воронежском университете. 9 апреля 1919 начал
чтение лекций. Стоять он не мог и читал сидя, тяжело дыша. 26 июня 1919 года
Цвет умер. Он похоронен в Воронеже, могила его неизвестна. В мае 1922 года
умерла его жена. Оставшиеся в Воронеже бумаги и архив были утрачены во время
Великой Отечественной войны. Началась посмертная жизнь его трудов. Хроматографический
метод Цвета «вышел на поверхность» через десять лет после смерти автора. В то
время в нескольких лабораториях мира проводились исследования химии и биохимии
каротиноидов. Связано это было в значительной степени с открытием витамина А и
его особой роли в физиологии животных. В лаборатории Р.Куна в Гейдельберге в
30-м году была получена «первая» хроматограмма на колонке из карбоната кальция.
Вот как об этом пишет ЭЛедерер: «В книге Пальмера «Каротиноиды и пигменты», которую
я прочел в это время, упоминалось о методе Цвета и некоторых его применениях. Я
рассказал об этом Куну, у которого, к счастью, был немецкий рукописный перевод книги
Цвета, сделанный Вильштетером [14]. Именно из этой рукописи мне удалось
почерпнугь все необходимые детали. В декабре 1930 года я приготовил колонку,
заполненную порошком карбоната кальция, и прилил сверху раствор смеси 0,5 мл
лютеина и 0.5 мг зеаксантина в сероуглероде...». Первые результаты их
хроматографи чес кого анализа были опубликованы Куном и Ледерером в 1931 году и
в книге Ледерера «Каротиноиды растений». Практически в то же время и для тех же
целей его использовали Дехмейстер в Венгрии (его книга «Каротиноиды» содержит
специальный раздел, посвященный методу Цвета) и в лаборатории Цюрихского
университета, руководимой П.Каррером. В Россию же метод и имя Цвета вернулись
драматическим образом.

Мнеэту историю рассказал профессор Семен Евстафьевич Манойлов, который с 35-го по
38-й год был аспирантом академика А.Н.Баха в Институте биохимии АН СССР.
(Замечательно! Этот институт еще при живом Бахе был назван его именем. Уж очень
нравился партийному руководству А.Н.Бах!) Рассказ С.Е.Манойлова, безответственно
мною здесь расцвеченный, вполне годится в качестве сценария, как говорят,
«остросюжетного» детективного фильма. Однажды (так всегда начинаются сказки...)
в Институт биохимии приехал из Франции Э.Ледерер. Он был убежденным коммунистом
и приехал в страну «победившего социализма» с высокоидейной целью — вернуть имя
и труды Михаила Семеновича Цвета его Родине... Сам Ледерер, как я уже упоминал,
работал до прихода фашистов в Гейдельбергском университете в биохимической
лаборатории Куна. Узнав о методе Цвета, восхищенный Ледерер поехал в Варшаву и
нашел z архивах университета рабочие тетрадиЦвета, которые тот не сумел вывезти
в 1915 году. В те годы в Германии все больше набирали силу нацисты. Ледерер был
не только коммунистом, но и евреем. А его близкий друг и школьный товарищ был
сторонником Гитлера, активным членом нацистской партии и штурмовиком. (Можете
сами сочинить сцены дискуссий двух друзей, если хотите...) Однажды к Ледереру в
университетскую лабораторию пришел этот его друг и сказал: «В ближайшие дни мы будем
громить университет. Предупреждаю тебя, спасайся!» Но Ледерер не поверил: «Не
может быть, чтобы в Германии, в стране такого уровня культуры, могли громить университет!»
Через несколько дней университет оцепили вооруженные штурмовики с немецкими
овчарками. В лабораторию вбежал перетянутый ремнями, в форме штурмовика, бывший
друг Ледерера и крикнул: «Я тебя предупреждал! А теперь ни с места!» И запер
его. считая арестованным. Но Ледерер сумел бежать и оказался в... Швейцарии, а
потом во Франции. При этом он спас самое ценное — тетради Цвета... Куда потом делись
спасенные тетради — мне неизвестно. Красочные подробности киносценария,
пожалуй, тоже не очень существенны. Главное — метод обрел вторую жизнь. После
визита Ледерера Бах поручил своему аспиранту освоить хроматографический метод,
и Манойлов провел первые после смерти Цвета хроматографические исследования
каротиноидов в России. Он выделил из арбуза семь различных каротиноидов и
исследовал превращение каротина в витамин А. Сам Ледерер в 36-м опубликовал на
русском языке статью «Хроматографическая адсорбция и ее применение». Метод
увлек многих отечественных исследователей. В 39-м Н.А.Измайлов и М.С.Шрайбер в
Харьковском университете замечательно усовершенствовали метод — придумали тонкослойную
хроматографию. Началась вторая мировая война. Наука в СССР почти прекратилась.
Но з мире хроматографический метод продолжал развиваться. Дэвидсон и Чаргафф
усовершенствовали хроматографию в колонках, применив з качестве адсорбента ионнообменные
смолы. А.Дж.П.Мартин и Р.Л.М.Синг создали метод распределительной хроматографии
и теорию хроматографических процессов. Затем появился замечательный чрезвычайно
простой метод хроматографии на бумага. Эти модификации метода имели
революционные следствия. С его помощью были установлены структуры ДНК и последовательности
аминокислот в белках. Не говоря уже о таких вещах, как поиск л выделение
антибиотиков, анализ метаболитов и пр.. и пр. Несколько Нобелевских премий в
значительной степени обязаны хроматографическому методу: П.Каррер (1937). Р.Кун
A938), Л.С.Ружичка и А.Ф.Бутенандт A939). а позже А.Дж.П.Мартин и РЛ.М.Синг
A952) и Ф.Сенгер A958 и 1980). На самом же деле, хроматография как
универсальный метод — условие успеха и .^ногих других замечательных работ. Трагическая
жизнь М.С.Цвета представляется мне иллюстрацией важного вывода: причины
трагических судеб выдающихся исследователей — пионеров Нового знания — надо
искать, как правило, внутри научного сообщества. Они обусловлены, если говорить
резко, отсутствием высоких этических норм во взаимоотношениях между
исследователями разных поколений и разного общественного положения. Этическая
ущербность — отнюдь не специфическое свойство российского научного сообщества.

Она была и есть во всех странах. Достаточно вспомнить ПитераМитчелла — автора хемиосмотической теории окислительного фосфорилирования
(удостоенного Нобелевской премии 1978 года), вынужденного многие годы
заниматься «самиздатом» — его статьи не принимали научные журналы. Проблемы
научной этики — важнейшая и специальная тема. Герои этой книги еще не раз
заставят к ней вернуться. А сейчас нам остается лишь сожалеть о том, что провидение
и соотечественники так «неразумно» распорядились судьбой великого человека.
Ведь Михаил Семенович Цвет вполне мог дожить до триумфа хроматографии. В 1942 году
ему было бы всего 70 лет! Россия упустила возможность иметь еще одного Нобелевского
лауреата.